Для тех, кто только начал учить английский
|
 |
|
Страница 3 из 15
| In fact, he declared it was of no use to work on his farm; it was the most pestilent liitle piece of ground in the whole country; every thing about it went wrong, and would go wrong, in spite of him. His fences were continually falling to pieces; his cow would either go astray, or get among the cabbages; weeds were sure to grow quicker in his fields than anywhere else; the rain always made a point of setting in just as he had some out-door work to do; so that though his patrimonial estate had dwindled away under his management, acre by acre, until there was little more left than a mere patch of Indian corn and potatoes, yet it was the worst conditioned farm in the neighborhood. |
На самом деле, он заявлял, что было бесполезно работать на своей ферме; это был самый бесполезный кусочек земли во всей стране; всё, что его касалось, не удавалось и не будет удаваться, несмотря на него. Его заборы постоянно разваливались на части, его корова либо сбивалась с пути, либо забиралась в капусту, сорняки наверняка росли быстрее на его полях, чем где-либо ещё; дождь всегда собирался зарядить как раз тогда, когда он должен был сделать работу снаружи; так его отеческое поместье сокращалось под его управлением акр за акром до тех пор, пока не осталось немногим больше, чем просто клочёк кукурузы или картофеля, это была самая плохо ухоженая ферма в округе. |
| His children, too, were as ragged and wild if they belonged to nodody. His son Rip, an urchin begotten in his own likeness, promised to inherit the habits, with the old clothes of his father. He was generally seen trooping like a colt at his mother's heels, equipped in pair of his father's cast-off galligaskins, which he had much ado to hold up with one hand, as a fine lady does her train in bad weather. Rip Van Winkle, however, was one of those happy mortals, of foolish, well-oiled dispositions, who take the world easy, eat white bread or black, whichever can be got with least thouhgt or trouble, and would rather starve on a penny than work for a pound. |
Его дети тоже были такими оборванными и растрёпанными, как будто они никому не принадлежали. Его сын Рип, мальчишка, порождённый по его собственному подобию, обещал наследовать его привычки вместе со старой одеждой своего отца. Его обычно видели бегущим, как жеребёнок по пятам своей матери, снаряжённым в пару отцовских поношенных широких штанов, которые ему приходилось с большим трудом придерживать одной рукой, как светская дама придерживает свой шлейф в плохую погоду. Рип Ван Винкль, однако, был одним из тех счастливых смертных глупого покладистого нрава, который принимает мир легко, ест белый хлеб или чёрный, который можно достать с наименьшей мыслью или трудностью и будет скорее голодать на пенни, чем работать за фунт. |
| If left to himself, he would have whistled life away in perfect contentment; but his wife kept continually dinning in his ears about his idleness, his carelessness, and the ruin he was bringing on his family. Morning, noon, and night, her tongue was incessantly going, and every thing he said or did was sure to produce a torrent of hausehold eloquence. Rip had but one way of replying to all lectures of the kind, and that, by frequent use, had grown into a habit. He shrugged his shoulders, shook his head, cast up his eyes, but said nothing. This, however, always provoked a fresh volley from his wife; so that he was fain to draw off his forces, and take to the outside of the house - the only side which, in truth, belongs to a hen-pecked husband. |
Если он оставался наедине с собой, он, бывало, просвистывал жизнь в прекрасном довольстве; но его жена продолжала постоянно жужжать в его уши о его безделье, его беспечности и упадке, который он навлекает на всю семью. Утром, днём и вечером её язык непрерывно двигался, каждая вещь, что он говорил или делал, производила поток домашнего красноречия. Рип имел один способ отвечать на все проповеди этого рода, и это из-за частого использования перерасло в привычку. Он пожимал плечами, тряс своей головой, закатывал свои глаза, но ничего не говорил. Это, однако, всегда провоцировало новый залп от его жены, таким образом, он всегда был вынужден уводить свои войска и отправляться за пределы дома к единственной стороне, которая, по правде, принадлежит забитому мужу. |
|
|
|
