When our illustrious visitors had departed Holmes lit his pipe in silence and sat for some time lost in the deepest thought. I had opened the morning paper and was immersed in a sensational crime which had occured in London the night before, when my friend gave an exclamation, sprang to feet, and laid his pipe down upon the mantelpiece.

"Yes," said he, "there is no better way of approaching it. The situation is desperate, but not hopeless. Even now, if we could be sure which of them has taken it, it is just possible that it has not yet passed out of his hands. After all, it is a question of money with these fellows, and I have the British treasury behind me. If it's on the market I'll buy it - if it means another penny on the income-tax. It is conceivable that the fellow might hold it back to see what bigs come from this side before he tries his luck on the other. There are only those three capable of playing so bold a game - there are Oberstein, La Rothiere, and Eduardo Lucas. I will see each of them."

Когда наши высокие гости удалились, Холмс молча зажёг трубку и некотое время сидел, погрузившись в размышления. Я открыл утреннюю газету и углубился в чтение о сенсационном претуплении, которое произошло в Лондоне накануне вечером, как вдруг мой приятель издал восклицание, вскочил на ноги и положил трубку на каминную полку.

"Да" сказал он. Нет лучшего пути подойти к этой проблеме. положение отчаянное, но не безнадёжное. Даже теперь, если бы мы смогли узнать, кто из них похитил письмо, вполне возможно, что оно ещё не ушло из его рук. В конце концов, это вопрос денег по отношению к этим парням, а к моим услугам - Британское казначейство. Если письмо продаётся, я куплю его, даже если это означает дополнительные пенни в подоходном налоге. Возможно, похититель держит письмо у себя, чтобы узнать, какие будут предложения, прежде, чем попытать счастье за границей. Есть только три человека, способных на такую дерзкую игру - это Оберштейн, Ля Ротьер и Эдуардо Лукас. Я повидаюсь с каждым из них.

I glanced at my morning paper.

"Is that Eduardo Lucas of Godolphin Street?"

"Yes."

"You will not see him."

"Why not?"

"He was murdered in his house last night."

My friend has so often astonished me in the course of our adventures that it was with a sense of exultation that I realized how completely I had astonished him. He stared in amazement, and then snatched the paper from my hands. This was the paragraph which I had been engaged in reading when he rose from his chair.

Я взглянул на утреннюю газету.

"Это Эдуардо Лукас с Годолфин-стрит?"

"Да."

"Вы не повидаетесь с ним."

"Почему нет?"

"Он был убит в своём доме вчера вечером."

Мой друг так часто удивлял меня во время наших приключений, что с чувством торжества я понял, что совершенно поразил его. Он уставился на меня в изумлении, затем выхватил газету из моих рук. Вот та заметка, которую я читал, когда он встал со своего кресла.

Murder in Westminster.

A crime of mysterious character was commited last night at 16 Godolphin Street, one of the old-fashioned and secluded rows of eighteenth century houses which lie between the river and Abbey, almost in the shadow of the great Tower of the Houses of Parliament. This small but select mansion has been inhabited for some years by Mr. Eduardo Lucas, well known in society circles both on account of his charming personality and because he has the well-deserved reputation of being one of the best amateur tenors in the country.

Убийство в Вестминстере.

Таинственное преступление было совершено вчера вечером в доме номер 16 по Годолфин-стрит, одной из тех старинных уединённых улиц из рядов домов восемнадцатого века, которые тянутся между рекой и Вестминстерским аббатством, почти в тени большой башни здания парламента. В этом маленьком, но роскошном особняке несколько лет проживал мистер Эдуардо Лукас, хорошо известный в общественных кругах благодаря своему обаятельному характеру и заслуженной репутации одного из лучших теноров-любителей в стране.