At half past ten on the following morning the melancholy M. Fournier walked in to Poirot's sitting room and shook the little Belgian warmly by the hand.

His own manner was far more animated than usual.

"Monsieur," he said, "there is something I want to tell you. I have, I think, at last seen the point of what you said in London about the finding of the blowpipe."

"Ah!" Poirot's face lighted up.

"Yes," said Fournier, taking a chair. "I pondered much over what you had said. Again and again I say to myself: 'Impossible that the crime should have been committed as we believe.' And at last – at last I see a connection between that repetition of mine and what you said about the finding of the blowpipe."

Poirot listened attentively, but said nothing.

"That day in London you said: 'Why was the blowpipe found when it might so easily have been passed out through the ventilator?' And I think now that I have the answer: The blowpipe was found because the murderer wanted it to be found."

"Bravo!" said Poirot.

"That was your meaning, then? Good. I thought so. And I went on a step further. I ask myself, 'Why did the murderer want the blowpipe to be found?' And to that I got the answer: 'Because the blowpipe was not used.'"

В половине одиннадцатого на следующее утро меланхоличный мсье Фурнье вошел в гостиную и тепло пожал руку коротышке-бельгийцу.

Он был оживленнее обычного.

"Мсье,"  сказал он, "я хочу вам кое-что сказать. Думаю, я нашел в трубке ту особенность, о которой вы говорили в Лондоне!

"А-а!" лицо Пуаро посветлело.

"Да," сказал Фурнье, присаживаясь на стул. "Я много размышлял над вашими словами. И опять, и опять повторял себе: 'Невозможно, чтобы преступление было совершено тем способом, в который мы поверили'. И в конце концов я увидел связь между фразой, которую я повторял, и тем, что вы сказали о найденной трубке!

Пуаро внимательно слушал, но молчал.

"Тогда, в Лондоне, вы сказали: 'Почему была найдена трубка, если ее так легко было выбросить в вентилятор?'. Теперь, я думаю, у меня есть ответ: трубка была найдена, потому что убийца хотел этого."

"Браво!" воскликнул Пуаро.

"Это вы тогда имели в виду? Хорошо, я до этого додумался. Теперь дальше. Я спросил себя: 'Почему убийца хотел, чтобы трубку нашли?'. И получил ответ: 'Потому что трубка не была использована.'"

"Bravo! Bravo! My reasoning exactly."

"I say to myself: 'The poisoned dart, yes, but not the blowpipe.' Then something else was used to send that dart through the air – something that a man or woman might put to their lips in a normal manner, and which would cause no remark. And I remembered your insistence on a complete list of all that was found in the passengers' luggage and upon their persons. There were two things that especially attracted my attention – Lady Horbury had two cigarette holders, and on the table in front of the Duponts were a number of Kurdish pipes."

M. Fournier paused. He looked at Poirot. Poirot did not speak.

"Both those things could have been put to the lips naturally without anyone remarking on it. I am right, am I not?"

Poirot hesitated, then he said:

"You are on the right track, yes, but go a little further. And do not forget the wasp."

"The wasp? No, there I do not follow you. I cannot see where the wasp comes in."

"You cannot see? But it is there that I -"

"Браво! Браво! Я рассуждаю так же."

"Я сказал себе: 'Отравленный дротик-да; но не трубка.' Тогда что-то еще было использовано для того, чтоб послать стрелу, нечто такое, что мужчина или женщина могли бы приложить к губам и чтобы это движение осталось незамеченным. Тут я вспомнил, как вы настаивали на составлении полного перечня вещей, которые были у пассажиров. Мое внимание в списке особо привлекли следующие пункты: у леди Хорбари было два мундштука для сигарет, а на столе перед Дюпонами лежало множество курдских трубок..."

Фурнье умолк и поглядел на Пуаро. Пуаро ничего не сказал.

"Эти предметы вполне естественно можно было приложить к губам, и никто бы в этом ничего особенного не усмотрел!.. Я прав, не так ли?"

Пуаро поколебался, затем сказал:

"Вы на правильном пути, но продвиньтесь еще немного вперед. Но не забудьте об осе."

"Осе? Нет, в этом я не последую за вами. Не вижу, при чем здесь оса!"

"Не видите? Но я же..."

He broke off as the telephone rang.

He took up the receiver.

"Allô. Allô… Ah, good morning… Yes, it is I myself, Hercule Poirot." In an aside to Fournier, he said, "It is Thibault…

"Yes, yes, indeed… Very well. And you?… M. Fournier?… Quite right… Yes; he has arrived. He is here at this moment."

Lowering the receiver, he said to Fournier:

"He tried to get you at the Sûreté. They told him that you had come to see me here. You had better speak to him. He sounds excited."

Fournier took the telephone.

"Allô. Allô… Yes, it is Fournier speaking…What? What?… Yes, indeed… Yes. Yes, I am sure he will. We will come round at once."

He replaced the telephone on its hook and looked across at Poirot.

"It is the daughter. The daughter of Madame Giselle."

"What?"

"Yes, she has arrived to claim her heritage."

"Where has she come from?"

"America, I understand. Thibault has asked her to return at half past eleven. He suggests we should go round and see him."

"Most certainly. We will go immediately. I will leave a note for Mademoiselle Grey."

Пуаро прервал телефонный звонок.

Он взял трубку.

"Алло!.. А-а, доброе утро. Да, да, я, Эркюль Пуаро. Это мэтр Тибо..." сказал Пуаро тихонько, обращаясь к Фурнье.

"Да, да, в самом деле. Очень хорошо. А вы? Мсье Фурнье? Совершенно верно. Да, он приехал. Он сейчас здесь."

Положив трубку, он сказал Фурнье:

"Мэтр Тибо пытался разыскать вас в Сюрте. А там ему сказали, что вы отправились ко мне. Поговорите с ним. Кажется, он взволнован."

Фурнье взял трубку.

"Алло! Алло! Да, это говорит Фурнье... Что?.. Что?.. Не может быть! В самом деле? Да, уверен, что будет. Мы сейчас же придем."

Он повесил трубку и поглядел на Пуаро.

"Это дочь. Дочь мадам Жизели."

"Что?"

"Да, она приехала, чтобы претендовать на ее наследство."

"Откуда же она приехала?"

"Из Америки, насколько я понял. Тибо попросил ее приехать к половине двенадцатого. Он полагает, что и мы зайдем."

"Ну, разумеется. Мы немедленно отправляемся... Я только оставлю записку для мадмуазель Грей."

He wrote:

'Some developments have occurred which force me to go out. If M. Jean Dupont should ring up or call, be amiable to him. Talk of buttons and socks, but not as yet of prehistoric pottery. He admires you, but he is intelligent!'

Au revoir.

Hercule Poirot.

"And now let us come, my friend," he said, rising. "This is what I have been waiting for – the entry on the scene of the shadowy figure of whose presence I have been conscious all along. Now, soon, I ought to understand everything."

Maître Thibault received Poirot and Fournier with great affability. After an interchange of compliments and polite questions and answers, the lawyer settled down to the discussion of Madame Giselle's heiress.

"I received a letter yesterday," he said. "And this morning the young lady herself called upon me."

"What age is Mademoiselle Morisot?"

"Mademoiselle Morisot – or rather Mrs Richards; for she is married – is exactly twenty-four years of age."

Он написал:

'Неожиданное событие заставляет меня выйти из дому. Если позвонит или придет мсье Жан Дюпон, будьте с ним любезны. Говорите пока о носках и пуговицах, но только не о доисторических гончарных изделиях. Он в восторге от вас, но он интеллигентен!

До встречи.

Эркюль Пуаро'.

"А теперь идемте, мой друг, — сказал он, вставая. — Это именно то, чего я ждал: на сцену вышел еще один неясный пока для нас персонаж, существование которого я все время смутно предчувствовал. Теперь очень скоро — можно будет разобраться во всем!"

Мэтр Тибо встретил Пуаро и Фурнье чрезвычайно приветливо. После обмена любезностями и вежливыми вопросами и ответами адвокат перешел к беседе о наследнице мадам Жизели.

"Вчера я получил письмо," сказал он, "а сегодня утром эта леди сама позвонила мне по телефону."

Сколько лет мадмуазель Морисо?

"Мадмуазель Морисо, вернее, миссис Ричардс, ибо она замужем, двадцать четыре года."

"She brought documents to prove her identity?" said Fournier.

"Certainly. Certainly."

He opened a file at his elbow.

"To begin with, there is this."

It was a copy of a marriage certificate between George Leman, bachelor, and Marie Morisot, both of Quebec. Its date was 1910. There was also the birth certificate of Anne Morisot Leman. There were various other documents and papers.

"This throws a certain light on the early life of Madame Giselle," said Fournier.

Thibault nodded.

"As far as I can piece it out," he said, "Marie Morisot was nursery governess or sewing maid when she met this man Leman. He was, I gather, a bad lot who deserted her soon after the marriage, and she resumed her maiden name. The child was received in the Institut de Marie at Quebec and was brought up there. Marie Morisot, or Leman, left Quebec shortly afterwards – I imagine with a man – and came to France. She remitted sums of money from time to time and finally dispatched a lump sum of ready money to be given to the child on attaining the age of twenty-one. At that time, Marie Morisot, or Leman, was no doubt living an irregular life, and considered it better to sunder any personal relations."

"How did the girl realize that she was the heiress to a fortune?"

"We have inserted discreet advertisements in various journals. It seems one of these came to the notice of the principal of the Institut de Marie and she wrote or telegraphed to Mrs Richards, who was then in Europe, but on the point of returning to the States."

"Она принесла документы, подтверждающие ее личность?"

"Конечно, конечно."

Он открыл документ.

"Начнем вот с этого."

Это была копия свидетельства о браке Джорджа Лемана и Мари Морисо, оба были из Квебека. Стояла дата — 1910 год. Было здесь также свидетельство о рождении Анны Морисо Леман и некоторые другие документы и бумаги.

"Это бросает свет на молодые годы мадам Жизель," сказал Фурнье.

Тибо кивнул.

"Насколько я могу составить целое из частей," сказал он, "Мари Морисо была гувернанткой или портнихой в то время, как встретила этого самого Лемана. По-моему, он оказался плохим человеком, бросил ее вскоре после свадьбы; она снова взяла себе свою девичью фамилию... Ребенок был оставлен в Квебеке, в Институте Марии, где его и воспитали. Мари Морисо, или Мари Леман, вскоре покинула Квебек, я полагаю, не одна, а с мужчиной, и уехала во Францию. Время от времени она присылала оттуда деньги для дочери и в конце концов перевела крупную сумму наличными для вручения Анне по достижении двадцати одного года. В то время Мари Морисо, или Леман, жила, без сомнения, беспорядочной, распутной жизнью и почитала за лучшее не поддерживать каких бы то ни было родственных отношений."

"Каким же образом девушка узнала о наследстве?"

"Мы помещали объявления в различных газетах. Видимо, одно попалось в руки начальнице Института Марии, и та написала или телеграфировала миссис Ричарде, которая находилась в то время в Европе, но собиралась возвратиться в Штаты."

"Who is Richards?"

"I gather he is an American or Canadian from Detroit; by profession a maker of surgical instruments."

"He did not accompany his wife?"

"No, he is still in America."

"Is Mrs Richards able to throw any light upon a possible reason for her mother's murder?"

The lawyer shook his head.

"She knows nothing about her. In fact, although she had once heard the principal mention it, she did not even remember what her mother's maiden name was."

"It looks," said Fournier, "as though her appearance on the scene is not going to be of any help in solving the murder problem. Not, I must admit, that I ever thought it would. I am on quite another tack at present. My inquiries have narrowed down to a choice of three persons."

"Four," said Poirot.

"You think four?"

"It is not I who say four. But on the theory that you advanced to me you cannot confine yourself to three persons." He made a sudden rapid motion with his hands. "The two cigarette holders, the Kurdish pipes and a flute. Remember the flute, my friend."

Fournier gave an exclamation, but at that moment the door opened andan aged clerk mumbled:

"The lady has returned."

"Кто такой этот Ричардс?"

"Я пришел к выводу, что он американец или канадец из Детройта; его профессия — производство хирургических инструментов."

"Он сопровождал жену?"

"Нет, он все еще в Америке."

"Может ли миссис Ричардс пролить некоторый свет на возможные причины убийства матери?"

Адвокат покачал головой.

"Она ничего о ней не знает. Даже не помнит девичьей фамилии матери, хотя начальница упоминала об этом."

"Похоже," сказал Фурнье, "что ее появление на сцене ничем не поможет в раскрытии убийства. Должен признать, что я так и полагал. Я сейчас занят совсем другим. Мои расследования свелись к выбору одного из трех лиц."

"Четырех," сказал Пуаро.

"Вы считаете, что четырех?"

"Не я считаю, что их четыре, а согласно вами же выдвинутой версии, вы не можете ограничиться тремя." Он сделал несколько быстрых движений руками: "Два мундштука, курдские трубки и флейта. Не забывайте о флейте, мой друг."

У Фурнье вырвался было возглас, но в это время открылась дверь и пожилой клерк пробормотал:

"Леди возвратилась."

"Ah," said Thibault. "Now you will be able to see the heiress for yourself… Come in, madame. Let me present to you M. Fournier, of the Sûreté, who is in charge in this country of the inquiries into your mother's death. This is M. Hercule Poirot, whose name may be familiar to you and who is kindly giving us his assistance. Madame Richards."

Giselle's daughter was a dark chic-looking young woman. She was very smartly, though plainly, dressed.

She held out her hand to each of the men in turn, murmuring a few appreciative words.

"Though I fear, messieurs, that I have hardly the feeling of a daughter in the matter. I have been to all intents and purposes an orphan all my life."

In answer to Fournier's questions, she spoke warmly and gratefully of Mère Angélique, the head of the Institut de Marie.

"She has always been kindness itself to me."

"You left the Institut – when, madame?"

"When I was eighteen, monsieur. I started to earn my living. I was, for a time, a manicurist. I have also been in a dressmaker's establishment. I met my husband in Nice. He was then just returning to the States. He came over again on business to Holland and we were married in Rotterdam a month ago. Unfortunately, he had to return to Canada. I was detained, but I am now about to rejoin him."

"А-а," сказал Тибо. "Теперь у вас будет возможность лично увидеть наследницу. Входите, мадам. Позвольте представить вам мсье Фурнье из Сюртэ, который уполномочен вести в этой стране следствие по делу о смерти вашей матери. А это мсье Эркюль Пуаро, чье имя, быть может, знакомо вам, он также любезно сотрудничает с нами. А это мадам Ричардс."

Дочь Жизели была смуглой, темноволосой молодой женщиной, одетой изящно, модно и просто.

Она всем по очереди пожала руки, пробормотав при этом несколько не совсем понятных слов.

"Боюсь, господа, что я мало чувствую себя дочерью. Я всю жизнь была сиротой."

Отвечая на вопросы Фурнье, она тепло и с благодарностью отзывалась о матушке Анжелике, начальнице 'Института Марии'.

"По отношению ко мне эта женщина всегда была воплощением доброты."

"Когда вы покинули институт, мадам?"

"Едва мне исполнилось восемнадцать, мсье. Я начала зарабатывать на жизнь. Одно время была маникюршей. Служила в заведении, где шили дамское платье. Будущего мужа впервые встретила в Ницце. Он тогда возвращался в Штаты. Потом он приехал по делам в Голландию, и мы поженились в Роттердаме, месяц назад. К несчастью, ему нужно было уехать по делам обратно в Канаду. Я задержалась, но теперь собираюсь присоединиться к нему."

Anne Richard's French was fluent and easy. She was clearly more French than English.

"You heard of the tragedy – how?"

"Naturally, I read of it in me papers. But I did not know – that is, I did not realize – that the victim in the case was my mother. Then I received a telegram here in Paris from Mère Angélique giving me the address of Maître Thibault and reminding me of my mother's maiden name."

Fournier nodded thoughtfully.

They talked a little further, but it seemed clear that Mrs Richards could be of little assistance to them in their search for the murderer. She knew nothing at all of her mother's life or business relations.

Having elicited the name of the hotel at which she was staying, Poirot and Fournier took leave of her.

"You are disappointed," said Fournier. "You have some idea in your brain about this girl? Did you suspect that she might be an impostor? Or do you, in fact, still suspect that she is an impostor?"

Poirot shook his head in a discouraged manner.

"No, I do not think she is an impostor. Her proofs of identity sound genuine enough. It is odd, though; I feel that I have either seen her before, or that she reminds me of someone."

"A likeness to the dead woman?" suggested Fournier doubtfully.

Анна Ричарде говорила по-французски легко и бегло. Она была больше француженкой, чем англичанкой.

"Как вы узнали о трагедии?"

"Разумеется, я узнала обо всем из газет, но я даже представить себе не могла, что жертвой была моя мать. Затем здесь, в Париже, я получила телеграмму от матушки Анжелики; начальница сообщила мне адрес мэтра Тибо и напомнила девичью фамилию моей матери."

Фурнье задумчиво кивнул.

Поговорили еще немного, но было ясно, что миссис Ричарде не окажет большой помощи в поисках убийцы. Она ничего не знала ни о жизни матери, ни о ее деловых связях.

Узнав название отеля, в котором поселилась Анна Морисо, Пуаро и Фурнье распрощались и вышли.

"Вы разочарованы," сказал Фурнье. "У вас была на уме какая-то мысль относительно этой девушки? Вы подозревали, что она может быть самозванкой! Или, может, до сих пор подозреваете, что она самозванка?

Пуаро обескураженно покачал головой.

"Нет, я не думаю, что она самозванка. Доказательства ее личности достаточно правдоподобны... Однако... Странно... У меня такое чувство, словно я где-то ее уже видел... Или она напоминает мне кого-то."

"Похожа на убитую?" с сомнением предположил Фурнье

"No, it is not that. I wish I could remember what it was. I am sure her face reminds me of someone."

Fournier looked at him curiously.

"You have always, I think, been intrigued by the missing daughter."

"Naturally," said Poirot, his eyebrows rising a little. "Of all the people who may or may not benefit by Giselle's death, this young woman does benefit very definitely in hard cash."

"True, but does that get us anywhere?"

Poirot did not answer for a minute or two. He was following the train of his own thoughts. He said at last:

"My friend, a very large fortune passes to this girl. Do you wonder that, from the beginning, I speculated as to her being implicated? There were three women on that plane. One of them. Miss Venetia Kerr, was of well-known and authenticated family. But the other two? Ever since Élise Grandier advanced the theory that the father of Madame Giselle's child was an Englishman, I have kept it in my mind that one of the two other women might conceivably be this daughter. They were both of approximately the right age. Lady Horbury was a chorus girl whose antecedents were somewhat obscure and who acted under a stage name. Miss Jane Grey, as she once told me, had been brought up in an orphanage."

"Ah-ha!" said Fournier . "So that is the way your mind has been running? Our friend Japp would say that you were being overingenious."

"Да нет, не то. Я хотел бы вспомнить. Я уверен, ее лицо напоминает мне кого-то..."

Фурнье посмотрел на него с любопытством.

"Вы всегда были заинтересованы пропавшей дочерью мадам Жизель."

"Конечно," сказал Пуаро, слегка приподняв брови, "изо всех людей, кому так или иначе выгодна или невыгодна смерть Жизели, этой молодой женщине она совершенно очевидно больше всего идет на пользу."

"Верно; но разве это нам что-нибудь дает?"

Пуаро минуту-две не отвечал. Он следил за ходом своих мыслей. Наконец сказал:

"Друг мой, к этой девушке переходит огромное богатство. Понимаете, с чего я начал размышлять о степени ее причастности к преступлению? В самолете было три женщины. Одна из них, мисс Венетия Керр, происходит из известной и достославной фамилии. Но две другие? С тех пор, как Элиза Грандье выдвинула версию о том, что отец ребенка мадам Жизели был англичанином, я предполагал, что одна из двух других женщин могла быть ее дочерью. Обе они приблизительно подходят по возрасту. Леди Хорбари — бывшая хористка, чье происхождение неясно, и жила она под сценическим именем. Мисс Джейн Грей, как она мне однажды сказала, была воспитана в приюте для сирот."

"Ах, вот оно что!"  сказал Фурнье. "Вот, оказывается, каким путем бежали ваши мысли! Наш друг Джепп сказал бы, что вы сверхизобретательны."

"It is true that he always accuses me of preferring to make things difficult."

"You see?"

"But as a matter of fact, it is not true. I proceed always in the simplest manner imaginable! And I never refuse to accept facts."

"But you are disappointed? You expected more from this Anne Morisot?"

They were just entering Poirot's hotel. An object lying on me reception desk recalled Fournier's mind to something Poirot had said earlier in the morning.

"I have not thanked you," he said, "for drawing my attention to the error I had committed. I noted the two cigarette holders of Lady Horbury and the Kurdish pipes of the Duponts. I was unpardonable on my part to have forgotten the flute of Doctor Bryant. Though I do not seriously suspect him."

"You do not?"

"No. He does not strike me as the kind of man to -"

Fournier stopped. The man standing at the reception desk talking to the clerk turned, his hand on the flute case. His glance fell on Poirot and his face lit up in grave recognition. Poirot went forward; Fournier discreetly withdrew into the background. As well that Bryant should not see him.

"Это правда, он всегда  обвиняет меня в том, что я все усложняю."

"Вот видите!"

"Но по существу он неправ. Я всегда придерживаюсь простейших приемов в работе. И я никогда не отказываюсь принимать факты. "

"Но вы разочарованы? Вы ожидали от Анны Морисо большего?"

Они как раз входили в отель, где остановился Пуаро. Предмет, лежащий на столе в вестибюле, напомнил Фурнье о его утреннем разговоре с мсье Пуаро.

"Я не поблагодарил вас," воскликнул Фурнье, "за то, что вы обратили мое внимание на ошибку, которую я допустил! Непростительно забыть о флейте доктора Брайанта, хотя я и не подозреваю его всерьез."

"Не подозреваете?"

"Нет. Он не кажется мне человеком, который..."

Фурнье остановился. Мужчина с футляром для флейты в руке, разговаривавший с клерком возле стола в вестибюле, обернулся. Его взгляд упал на Пуаро, а лицо его посветлело. Пуаро шагнул вперед. Фурнье отступил на задний план, так, чтобы Брайант не видел его.

"Doctor Bryant," said Poirot, bowing.

"M. Poirot."

They shook hands. A woman who had been standing near Bryant moved away toward the lift. Poirot sent just a fleeting glance after her.

He said: "Well, M. le docteur (фр.), are your patients managing to do without you for a little?"

Doctor Bryant smiled – that melancholy attractive smile that the other remembered so well. He looked tired, but strangely peaceful.

"I have no patients now," he said.

Then moving toward a little table, he said:

"A glass of sherry, M. Poirot? Or some other aperitif?"

"I thank you."

They sat down and the doctor gave the order. Then he said slowly:

"No, I have no patients now. I have retired."

"A sudden decision?"

"Not so very sudden."

"Доктор Брайант!" сказал, поклонившись Пуаро.

"Мсье Пуаро!"

Они пожали друг другу руки. Женщина, стоявшая рядом с Брайантом, отошла к лифту. Пуаро только мимоходом взглянул на нее.

"Ну, мсье доктор, ваши пациенты ухитряются теперь обходиться без вас?" сказал он.

Доктор Брайант улыбнулся своей привлекательной, так хорошо запоминающейся улыбкой. Он выглядел усталым, но был странно спокоен.

"У меня теперь нет пациентов," сказал он.

Затем, шагнув ближе к столику, спросил:

"Стакан шерри, мсье Пуаро, или что-нибудь другое?"

Они присели к столику, и доктор сделал заказ. Затем медленно проговорил:

"Нет, теперь у меня нет пациентов. Я уволился."

"Внезапное решение?"

"Не такое уж внезапное."

He was silent as the drinks were set before them. Then, raising his glass, he said:

"It is a necessary decision. I resign of my own free will before I am struck off the register." He went on speaking in a gentle far-away voice: "There comes to everyone a turning point in their lives, M. Poirot. They stand at the crossroads and have to decide. My profession interests me enormously; it is a sorr"

Poirot did not speak. He waited.

"There is a lady – a patient of mine – I love her very dearly. She has a husband who causes her infinite misery. He takes drugs. If you were a doctor you would know what that meant. She has no money of her own, so she cannot leave him. For some time I have been undecided, but now I have made up my mind. She and I are now on our way to Kenya to begin a new life. I hope that at last she may know a little happiness. She has suffered so long."

Он помолчал, пока перед ними расставлялись напитки. Потом, подняв бокал, произнес:

"Это было вынужденное решение. Я сам отказался от должности, прежде чем меня вычеркнули из официального списка."  Он продолжал мягким и каким-то глубоким голосом. "В жизни каждого рано или поздно наступает критический перелом, мсье Пуаро. Тогда человек стоит на перекрестке и должен выбирать. Моя профессия меня чрезвычайно интересует, и мне очень, очень жаль бросать ее. Но есть и другие цели и требования."

Пуаро ничего не сказал. Он ждал.

"Есть одна леди, моя пациентка. Я ее очень люблю. Ее муж причиняет ей только горе и делает ее бесконечно несчастной. Он наркоман. Если бы вы были врачом, вы бы знали, что это такое. У нее нет собственных денег, и она не может оставить его... Некоторое время я колебался, но теперь решился. Она и я уезжаем в Кению, чтобы начать там новую жизнь. Надеюсь, она узнает счастье. Она столько страдала в жизни!."

Again he was silent. Then he said in a brisker tone:

"I tell you this, M. Poirot, because it will soon be public property, and the sooner you know the better."

"I understand," said Poirot. After a minute, he said, "You take your flute, I see."

Doctor Bryant smiled.

"My flute, M. Poirot, is my oldest companion. When everything else fails, music remains."

His hand ran lovingly over the flute 
case; then, with a bow, he rose.

Poirot rose also.

"My best wishes for your future, M. le docteur, and for that of madame," said Poirot.

When Fournier rejoined his friend, Poirot was at the desk making arrangements for a trunk call to Quebec.

Он опять замолчал. Затем сказал более резким тоном:

"Я говорю вам обо всем этом, мсье Пуаро, потому, что скоро эта новость станет достоянием гласности, а чем скорее узнаете вы, тем будет лучше."

"Понимаю," откликнулся Пуаро. Через минуту он добавил: "Вы берете с собой флейту, я вижу."

Доктор Брайант улыбнулся.

"Моя флейта — мой старейший друг, мсье Пуаро... Когда ничто не помогает, остается музыка."

Его рука любовно погладила футляр. Затем Брайант встал и поклонился.

Пуаро тоже встал.

"Мои наилучшие пожелания вам на будущее, мсье доктор, того же самого желаю и мадам," сказал Пуаро.

Когда Фурнье присоединился к своему другу, Пуаро, сидя у столика, договаривался о вызове по междугородному телефону Квебека.