Agatha Christie 'Five Little Pigs' - Агата Кристи 'Пять поросят'

Dear M. Poirot!

As I promised you, I have set down in writing an account of all I can remember relating to the tragic events that happened sixteen years ago. First of all I would like to say that I have thought over carefully all you said to me at our recent meeting. And on reflection I am more convinced than I was before that it is in the highest degree unlikely that Caroline Crale poisoned her husband. It always seemed incongruous, but the absence of any other explanation and her own attitude led me to follow, sheep-like, the opinion of other people and to say with them-that if she didn’t do it, what explanation could there be?

Since seeing you I have reflected very carefully on the alternative solution presented at the time and brought forward by the defence at the trial. That is, that Amyas Crale took his own life. Although from what I knew of him that solution seemed quite fantastic at the time, I now see fit to modify my opinion. To begin with, and highly significant, is the fact that Caroline believed it. If we are now to take it that that charming and gentle lady was unjustly convicted, then her own frequently reiterated belief must carry great weight. She knew Amyas better than anyone else. If she thought suicide possible, then suicide must have been possible in spite of the scepticism of his friends.

Дорогой мсье Пуаро!

Как я вам обещал, я принялся за описание всего того, что помнится мне касательно трагических событий шестнадцатилетней давности. Прежде всего я хотел бы подчеркнуть, что я тщательно обдумал все сказанное вами во время нашей недавней встречи. И по размышлении я более, чем прежде, убежден в невиновности Кэролайн Крейл. И раньше трудно было поверить, чтобы она решилась отравить своего мужа, но отсутствие других версий и ее собственное поведение вынудили меня, не долго думая, присоединиться к общему мнению: если не она, то кто?

После нашей встречи я долго размышлял о версии о самоубийстве Крейла, которую выдвинула на суде защита, и, хотя эта версия в ту пору показалась мне совершенно нелогичной, теперь я полагаю уместным изменить свое мнение, исходя в первую очередь из того в высшей степени знаменательного факта, что Кэролайн сама в это верила. Если мы допустим, что эта очаровательная и благородная женщина была несправедливо признана виновной, тогда ее собственное неоднократно высказанное убеждение имеет серьезное основание. Она знала Эмиаса гораздо лучше, чем любой из нас. Если она считала самоубийство возможным, значит, имело место самоубийство, несмотря на скептическое отношение к такой версии всех его друзей.

I will advance the theory, therefore, that there was in Amyas Crale some core of conscience, some undercurrent of remorse and even despair at the excesses to which his temperament led him, of which only his wife was aware. This, I think, is a not impossible supposition. He may have shown that side of himself only to her. Though it is inconsistent with anything I ever heard him say, yet it is nevertheless a truth that in most men there is some unsuspected and inconsistent streak which often comes as a surprise to people who have known them intimately. A respected and austere man is discovered to have had a coarser side to his life hidden. A vulgar money-maker has, perhaps, a secret appreciation of some delicate work of art. Hard and ruthless people have been convicted of unsuspected hidden kindnesses. Generous and jovial men have been shown to have a mean and cruel side to them.

Я попытаюсь развить эту теорию, предположив, что в Эмиасе Крейле были какие-то известные только его жене зачатки совести, скрытые от посторонних взглядов раскаяние и даже отчаяние из-за злоупотреблений, вызванных его бурным темпераментом. Я полагаю, такая мысль имеет право на существование. Возможно, эту сторону своего характера он раскрывал только перед женой. Хотя это несовместимо с его собственными, не раз слышанными мною высказываниями, тем не менее у большинства мужчин действительно присутствует никем не подозреваемая и зачастую не соответствующая их характеру черта, которая часто является сюрпризом для людей, близко их знающих. Почтенный и суровый человек, бывает, втихомолку ведет себя крайне непристойно. Вульгарный делец оказывается тонким ценителем искусства. Нетерпимые и безжалостные люди нередко обнаруживают невиданную доселе доброту. А великодушные и общительные порой проявляют себя как подлецы и подонки.

So it may be that in Amyas Crale there ran a strain of morbid self-accusation, and that the more he blustered out his egoism and his right to do as he pleased, the more strongly that secret conscience of his worked. It is improbable, on the face of it, but I now believe that it must have been so. And I repeat again, Caroline herself held steadfastly to that view. That, I repeat, is significant!

And now to examine facts, or rather my memory of facts, in the light of that new belief.

I think that I might with relevance include here a conversation I held with Caroline some weeks before the actual tragedy. It was during Elsa Greer’s first visit to Alderbury.

Caroline, as I have told you, was aware of my deep affection and friendship for her.

Поэтому вполне возможно, что Эмиасу Крейлу были свойственны приступы раскаяния и чем больше он неистовствовал в своем эгоизме, утверждая право делать, что ему заблагорассудится, тем сильнее мучила его совесть. Как это ни невероятно, но теперь я считаю, что так оно, наверное, и было. И я еще раз повторяю, что сама Кэролайн твердо придерживалась именно этой версии. Что очень важно.

А теперь рассмотрим факты, или, скорей, то, что осталось у меня в памяти, в свете моих нынешних убеждений.

Пожалуй, здесь было бы уместно упомянуть о разговоре, который состоялся у меня с Кэролайн за несколько недель до случившейся трагедии. Это произошло во время первого приезда Эльзы Грир в Олдербери.

Кэролайн, как я вам уже говорил, знала, что я отношусь к ней с глубокой симпатией и уважением.

I was, therefore, the person in whom she could most easily confide. She had not been looking very happy. Nevertheless I was surprised when she suddenly asked me one day whether I thought Amyas really cared very much for this girl he had brought down.

I said: "He’s interested in painting her. You know what Amyas is."

She shook her head and said: "No, he’s in love with her."

"Well-perhaps a little."

"A great deal, I think."

I said: "She is unusually attractive, I admit. And we both know that Amyas is susceptible. But you must know by now, my dear, that Amyas really only cares for one person-and that is you. He has these infatuations-but they don’t last. You are the one person to him, and though he behaves badly, it does not really affect his feeling for you."

Поэтому в моем лице она видела человека, которому вполне могла доверять. Выглядела она далеко не радостной. Тем не менее я был удивлен, когда однажды она вдруг спросила меня, считаю ли я, что Эмиас всерьез увлечен девушкой, которую пригласил к ним.

"По-моему, ему интересно ее писать,"  ответил я,  "ты же знаешь, как Эмиас способен загореться очередной работой."

"Нет, он в нее влюблен,"  покачала головой она. -

"Разве что чуть-чуть."

"А по-моему, сильно."

"Она очень хороша, я согласен,"  сказал я. "А нам обоим известно, что Эмиас неравнодушен к женским чарам. Но ты уже давно должна знать, дорогая, что Эмиас по-настоящему любит только тебя. Ему свойственно увлекаться, но эта страсть продолжается недолго. Для него существуешь только ты, и, хотя порой он ведет себя скверно, это ничуть не влияет на его чувство к тебе."

Caroline said: "That is what I always used to think."

"Believe me, Caro," I said, "it is so."

She said: "But this time, Merry, I’m afraid. That girl is so-so terribly sincere. She’s so young-and so intense. I’ve a feeling that this time-it’s serious."

I said: "But the very fact that she is so young and, as you say, so sincere, will protect her. On the whole, women are fair game to Amyas, but in the case of a girl like this it will be different."

She said: "Yes, that’s what I’m afraid of-it will be different."

"Именно так я всегда и рассуждала,"  сказала Кэролайн.

"Поверь мне, Кэро,"  попросил я,  "это действительно так."

"Но на этот раз, Мерри,"  продолжала она,  "я боюсь. Эта девушка ужасно... ужасно откровенна. Она такая юная, такая настойчивая. Я чувствую, что на сей раз он увлекся всерьез."

"Но то, что она юная и такая, как ты говоришь, откровенная,"  возразил я,  "и послужит ей защитой. Вообще-то, женщины для Эмиаса - это дичь, на которую разрешено охотиться, но в случае с этой девушкой его ждет промах."

"Вот этого-то я и боюсь,"  призналась Кэролайн.  "Боюсь, что на сей раз всё по-другому."

And she went on. "I’m thirty-four, you know, Merry. And we’ve been married ten years. In looks I can’t hold a candle to this Elsa child, and I know it."

I said: "But you know, Caroline, youknow -that Amyas is really devoted to you?"

She said to that: "Does one ever know with men?" And then she laughed a little ruefully and said: "I’m a very primitive woman, Merry. I’d like to take a hatchet to that girl."

I told her that the child probably didn’t understand in the least what she was doing. She had a great admiration and hero-worship for Amyas, and she probably didn’t realize at all that Amyas was falling in love with her.

Caroline just said to me: "Dear Merry!" and began to talk about the garden. I hoped that she was not going to worry any more about the matter.

Shortly afterwards, Elsa went back to London. Amyas was away too for several weeks. I had really forgotten all about the business. And then I heard that Elsa was back again at Alderbury in order that Amyas might finish the picture.

I was a little disturbed by the news. But Caroline, when I saw her, was not in a communicative mood. She seemed quite her usual self-not worried or upset in any way. I imagined that everything was all right.

И она продолжала:  "Мне, как ты знаешь, Мерри, тридцать четыре. Мы женаты уже десять лет. По внешности я не иду ни в какое сравнение с этой Эльзой, я это понимаю."

"Но тебе ведь известно, Кэролайн,"  cказал я,  "тебе хорошо известно, что Эмиас по-настоящему тебе предан."

"Разве можно быть уверенной в чувствах мужчины?"  возразила она. А затем, чуть хмуро усмехнувшись, заключила:  "Я человек примитивный, Мерри. Мне бы хотелось расправиться с этой девушкой топором."

Я сказал, что Эльза, по-видимому, совсем не понимает, что делает. Она восхищается Эмиасом и преклоняется перед ним, вряд ли сознавая, что Эмиас в нее влюбляется.

"Милый мой Мерри!"  только и ответила на мои слова Кэролайн и перевела разговор на сад. Я надеялся, что она забудет про все свои беспокойства.

Вскоре после этого Эльза уехала в Лондон. Эмиас тоже отсутствовал несколько недель. Я, по правде говоря, и позабыл про них. А потом мне стало известно, что Эльза вновь вернулась в Олдербери, чтобы Эмиас мог завершить ее портрет.

Меня эта новость несколько обеспокоила. Но Кэролайн, когда я снова встретился с нею, не захотела продолжать разговор. Выглядела она как всегда - ни в коем случае не встревоженной и не огорченной. Все, наверное, в порядке, подумал я.