Hans Christian Andersen "The Bird of Popular Song"

It is winter-time. The earth wears a snowy garment, and looks like marble hewn out of the rock; the air is bright and clear; the wind is sharp as a well-tempered sword, and the trees stand like branches of white coral or blooming almond twigs, and here it is keen as on the lofty Alps. The night is splendid in the gleam of the Northern Lights, and in the glitter of innumerable twinkling stars. But we sit in the warm room, by the hot stove, and talk about the old times.

By the open sea was a giant’s grave; and on the grave-mound sat at midnight the spirit of the buried hero, who had been a king. The golden circlet gleamed on his brow, his hair fluttered in the wind, and he was clad in steel and iron. He bent his head mournfully, and sighed in deep sorrow, as an unquiet spirit might sigh.

3имняя пора; земля покрыта снежной корой, словно пластом мрамора, высеченного из скалы; небо ясное, чистое; ветер колет, как острие выкованного гномами меча; деревья похожи на белые кораллы, на цветущие миндальные дерева; свежо здесь, как на вершинах Альп. Чудная ночь озаряется северным сиянием и мерцанием бесчисленных звездочек. А мы-то сидим у себя в уютной комнате, у пылающей печки, и слушаем рассказ о старине .

«У открытого моря возвышается могильный курган; на нем появляется в полночный час призрак погребенного там героя, конунга. Золотой обруч блестит на его челе, волоса развеваются по ветру, грудь закована в латы. Он печально поник головой и глубоко, горько вздыхает, словно дух, обреченный на муки.

And a ship came sailing by. Presently the sailors lowered the anchor and landed. Among them was a singer, and he approached the spirit, and said, “Why mournest thou, and wherefore dost thou suffer thus?”

And the dead man answered, “No one has sung the deeds of my life; they are dead and forgotten. Song doth not carry them forth over the lands, nor into the hearts of men; therefore I have no rest and no peace.”

And he spoke of his works, and of his warlike deeds, which his contemporaries had known, but which had not been sung, because there was no singer among his companions.

Мимо плывет корабль. Мореплаватели бросают якорь и пристают к берегу. Между ними скальд; он подступает к призраку и вопрошает его: «О чем ты скорбишь и страждешь?»

Мертвец отвечает: «Никто не воспел подвигов моей жизни; они умерли и забыты. Песнь не разносит мою славу по свету, не говорит о ней сердцам людей — вот отчего я не знаю покоя в могиле!»

И он поведал о своих славных делах и подвигах, оставшихся невоспетыми в его время, потому что не было певца среди его товарищей.

Then the old bard struck the strings of his harp, and sang of the youthful courage of the hero, of the strength of the man, and of the greatness of his good deeds. Then the face of the dead one gleamed like the margin of the cloud in the moonlight. Gladly and of good courage, the form arose in splendor and in majesty, and vanished like the glancing of the northern light.

Nought was to be seen but the green turfy mound, with the stones on which no Runic record has been graven. But at the last sound of the harp there soared over the hill, as though he had fluttered from the harp, a little bird, a charming singing-bird, with ringing voice of the thrush, with the moving voice pathos of the human heart, with a voice that told of home, like the voice that is heard by the bird of passage. The singing-bird soared away, over mountain and valley, over field and wood—he was the Bird of Popular Song, who never dies.

Старый бард схватывает свою арфу, ударяет по струнам ее… и льется песнь о мужестве героя в юности, о силе его в годы зрелости, о всех его великих и добрых деяниях! Лицо умершего проясняется, словно край облака, освещенный луной. Яркий и мужественный призрак поднялся в блеске и величии и исчез подобно взгляду северного сияния.

На том месте остался только зеленый холм да голые камни без надписей. Но над ними взвилась, одновременно с последним ударом барда по струнам, прелестная птичка, как будто вылетевшая из самой арфы. Это певчая птичка; она рассыпает трели, как звонкий дрозд, поет и задушевным человеческим голосом; в ее пении слышатся родные отголоски. Птичка понеслась над скалами, над долинами, над полями и лесами — то была бессмертная птица народной песни!

We hear his song—we hear it now in the room while the white bees are swarming without, and the storm clutches the windows. The bird sings not alone the requiem of heroes; he sings also sweet gentle songs of love, so many and so warm, of Northern fidelity and truth. He has stories in words and in tones; he has proverbs and snatches of proverbs; songs which, like Runes laid under a dead man’s tongue, force him to speak; and thus Popular Song tells of the land of his birth.

In the days of knightly castles, when the strongest fist held the scales of justice, when only might was right, and a peasant and a dog were of equal importance, where did the Bird of Song find shelter and protection? Neither violence nor stupidity gave him a thought. But in the gabled window of the knightly castle, the lady of the castle sat with the parchment roll before her, and wrote down the old recollections in song and legend, while near her stood the old woman from the wood, and the travelling peddler who went wandering through the country. As these told their tales, there fluttered around them, with twittering and song, the Bird of Popular Song, who never dies so long as the earth has a hill upon which his foot may rest.

Мы слушаем ее пение, слушаем его сейчас, сидя вечерней порой в комнате; на дворе же в это время летают белые пчелы и воет буря. Птичка поет нам не только суровые богатырские песни, но и нежные любовные мелодии о любви северян; она знает их без конца, без счета. Знает она и сказки, и пословицы, и поговорки в стихах; она истолковывает нам на нашем родном языке руны — язык мертвецов, заставляет говорить умершие поколения, и народная песня рассказывает о своей родной земле.

А в рыцарскую эпоху, когда кулак склонял чаши весов правосудия, когда сила была правом, когда крестьян меняли на собак, — тогда где находила себе приют птица народной песни? Невежеству и мелочности не до нее было, но в оконной нише сидела за пергаментом благородная владетельница замка и записывала старые предания в песнях, которые сказывала ей старушка из крестьянской хижины или странствующий коробейник, и вот тут-то вилась и щебетала бессмертная птичка! Птица народной песни не умрет, пока на земле останется для ее ног хоть единая точка опоры!

And now he looks in upon us and sings. Without are the night and the snow-storm. He lays the Runes beneath our tongues, and we know the land of our home. Heaven speaks to us in our native tongue, in the voice of the Bird of Popular Song. The old remembrances awake, the faded colors glow with a fresh lustre, and story and song pour us a blessed draught which lifts up our minds and our thoughts, so that the evening becomes as a Christmas festival.

The snow-flakes chase each other, the ice cracks, the storm rules without, for he has the might, he is lord—but not the LORD OF ALL.

It is winter time. The wind is sharp as a two-edged sword, the snow-flakes chase each other; it seems as though it had been snowing for days and weeks, and the snow lies like a great mountain over the whole town, like a heavy dream of the winter night. Everything on the earth is hidden away, only the golden cross of the church, the symbol of faith, arises over the snow grave, and gleams in the blue air and in the bright sunshine. And over the buried town fly the birds of heaven, the small and the great; they twitter and they sing as best they may, each bird with his beak.

Теперь она поет нам в теплой, уютной комнате, а на дворе бушует снежная метель, царит мрак. Птица переводит на наш язык древние руны, и благодаря ей мы познаем свою родину. Сам Бог говорит нам на нашем родном языке устами птички. Старые предания восстают из могил, потускневшие краски освежаются. Песня и сказание — благодатный напиток, возвышающий душу и мысль. Простой зимний вечер становится рождественским сочельником!

Вьюга крутится, лед трещит, буря бушует; она сильна, она господствует, но господствует не над всем.

Зимняя пора; ветер колет, как острие меча, выкованного гномами; вьюга крутится; сдается, что она крутится уже целые дни, недели, что весь город погребен под снежными сугробами и погружен в тяжелый зимний сон. Все занесено снегом; над белой насыпью возвышается только золотой крест церкви, символ веры в Распятого, и сияет под лучами солнца. И вот над погребенным городом пролетают птички небесные, большие и малые. Они щебечут, поют, каждая по-своему.

First comes the band of sparrows: they pipe at every trifle in the streets and lanes, in the nests and the houses; they have stories to tell about the front buildings and the back buildings.

“We know the buried town,” they say; “everything living in it is piep! piep! piep!”

The black ravens and crows flew on over the white snow.

“Grub, grub!” they cried. “There’s something to be got down there; something to swallow, and that’s most important. That’s the opinion of most of them down there, and the opinion is goo-goo-good!”

Прежде всех появляется полоса воробьёв. Они чирикают о малых мира сего, обитающих в улицах и переулках, гнездах и домах. Они знают, что творится и в больших домах, и в надворных флигелях.

«Знаем мы этот погребенный город! — говорят они. — Все живое в нем чирикает по-своему! Пип! Пип!»

Чёрные вороны и вороны пролетают над белым снегом.

«Кар! Кар! — кричат они. — Город похоронен! Там есть что-нибудь, что можно проглотить, и это самое важное. Так думает большинство, а оно всегда пра-пра-право!»

The wild swans come flying on whirring pinions, and sing of the noble and the great, that will still sprout in the hearts of men, down in the town which is resting beneath its snowy veil.

No death is there—life reigns yonder; we hear it on the notes that swell onward like the tones of the church organ, which seize us like sounds from the elf-hill, like the songs of Ossian, like the rushing swoop of the wandering spirits’ wings. What harmony! That harmony speaks to our hearts, and lifts up our souls! It is the Bird of Popular Song whom we hear.

And at this moment the warm breath of heaven blows down from the sky. There are gaps in the snowy mountains, the sun shines into the clefts; spring is coming, the birds are returning, and new races are coming with the same home sounds in their hearts.

Hear the story of the year: “The night of the snow-storm, the heavy dream of the winter night, all shall be dissolved, all shall rise again in the beauteous notes of the Bird of Popular Song, who never dies!”

Пролетают, шумя крылами, и дикие лебеди и поют о всем великом и прекрасном, что еще пробивается из сердец и мыслей людей, обитающих в этом занесенном снегом городе.

Но не смерть там царит, там кипит жизнь. Мы внемлем ей; она выливается в звуках, мощных, как звуки церковного органа, хватающих за сердце, как мелодии из «Лесного холма», как песнь Оссиана, как бурный полет валькирий! Какие созвучия! Они говорят нашему сердцу, возвышают мысли, мы внемлем им в пении птицы народной песни!

С неба веет теплым дыханием Божиим, ледяная кора дает трещины, в них проникают лучи солнца, вестники шествующей весны, прилетают птицы — новые птицы все с теми же старыми, родными песнями!

Слушай же, слушай эпос года! Неистовство снежной бури, тяжелый сон зимней ночи — все исчезает, все забывается при звуках чудного пения бессмертной птицы народной песни!